Вторник
23.04.2024
18:29

Форма входа

Поиск

Наш опрос
Вы нашли на сайте то, что искали? Да, и узнал(а) много нового Да Нет, но получил(а) другие интересные сведения Нет Затрудняюсь ответить Результаты \| Архив опросов Всего ответов: 248

Статистика

Курганы Руси

Славянские представления о душах

Глава "Души усопших" из книги
А.Н. Афанасьева "Поэтические воззрения славян на природу".
Продолжение. Страница 6. Перейти на страницу 1.

Облака-ткани приготовляются богинею загробного (= небесного) царства и сопровождающими ее грозовыми гениями; как существа стихийные, как цверги и мары, души усопших принимают участие в этой работе и сами облекаются в изготовленные ткани. Длинные, белые, развевающиеся по ветру сорочки небесных дев и эльфов — не что иное, как метафора облачных одеяний, озаренных летним солнцем. В применении к теням блуждающих мертвецов одеяния эти получили значение гробовых саванов. Наши русалки, показываясь на Троицкой неделе, выпрашивают себе при встрече с бабами и девками белых рубах и намиток, и доныне крестьянки вешают для них по деревьям мотки ниток, полотенца и сорочки. Едва ли не под влиянием этих воззрений возник обычай окутывать усопших длинными белыми саванами, постилать внутри гроба белую пелену и самого покойника обматывать холстом. сказания о сорочке, которую прядут и ткут парки для каждого человека и которая приносится покойником на тот свет, как история его земной жизни, представляемая на суд богов). Сродство усопших с эльфами и богиней-пряхою свидетельствуется еще следующими поверьями: в Воронежской губ. считают за грех мыкать мычки и прясть кудели в пятницу, ибо чрез это оскорбляются покойные родители, так как шелуха и кострика легко могут засорить их светлые очи1; в Курской губ. крестьянки ничего не шьют в поминальные дни: по их мнению, кто шьет в эти дни, тот своею иглою колет покойникам глаза2. Означенные поверья первоначально относились к тем облачным тканям, изготовление которых помрачает ясные звезды = эти очи блаженных предков, кротко взирающих на землю из своих небесных обителей. Те же домашние работы (прясть, ткать и шить) воспрещаются по пятницам, чтобы не исколоть иглами и веретенами мифической Пятницы и не запорошить ее пречистых глаз; Пятница же соответствует Фрее (1, 116—123) и Гольде, богиням, в свите которых тени усопших шествуют в загробный мир. Облачная ткань (покров, одеяние, ковер-самолёт) есть именно та пелена, на котррой душа, по смерти человека, возносится в царство блаженных. По свидетельству народных стихов, ангелы, являясь за праведною душою, принимают ее на пелену и несут на небо (см. стр. 31); подблюдная святочная песня: «по городу хожу, полотенцем стелю» предвещает смерть3, т. е. указывает на путь в загробное царство, так как всякая дорога, ведущая в дальнюю сторону, на метафорическом языке сравнивалась с разостланным полотном (см. I, 24). Моравские песни приписывают вознесение праведных душ на небо Пречистой Богородице или св. Анне; являясь к одру умирающего, они изрекают: «chyć se, dušo, meho plašča, půjdžemy před Pana Krista», или: «chyt' se, duše, meho křidla (крыло = покров), poletime v rajské sidla»4. В Тверской губ. каждому покойнику дают в руки полотенце; в других местностях когда везут умершего в церковь, то гроб его покрывается белою пеленою, а дуга, вожжи и повода обвиваются холстом. Гроб принято опускать в могилу на холстах или ручниках, которые потом достаются священнику и дьякону; к могильному кресту прикрепляют кусок полотна или белый плат; тотчас по кончине кого-либо из членов семейства поселяне вы- вешивают полотенце из окна избы на улицу, которое и остается здесь до истечения шести недель, т. е. до того времени, пока душа не отлетит из сего мира на тот свет; после шестинедельного срока полотенце это отдают нищим. Когда совершаются годовые поминки в честь всех усопших родичей, незримо присутствующих при этом обряде, — хозяин, по окончании трапезы, открывает окно, распускает на улицу холст и приглашает покойников возвратиться в свои загробные жилища по ра- зостланному полотну: «ступайте с Богом! вот тут будет вам помягче!» В день годовщины усопшего, при совершении литии, могилу его покрывают холстиною5. Выше объяснено (I, 94; II, 71—74), что восток, как страна воскресающего солнца, был признан за блаженное царство весны и что именно там арийское племя полагало вечно цветущий, пресветлый рай — обиталище всещедрых богов и блаженных предков. По литовскому преданию, в этом солнечном царстве, на востоке, пребывают души, пока не будут посланы на землю в тела новорожденных младенцев, и чество1. По свидетельству малорусской сказки, душа добродетельного, пришедшая в «бессмертную страну», примется в окно терема Солнцевой сестры, т. е. в то светлое окно небесного чертога, которое ранним утром отворяется на востоке богиней Зорею; этим же путем нисходит душа усопшей матери на свадьбу своей милой дочери (см. выше стр. 122). В Галиции сохраняется предание, что далеко на восходе солнца, за черными морями (т. е. дожденосными тучами), обитает счастливый народ рахманы; они ведут святую жизнь, содержат постоянный строгий пост2 и только однажды в году разрешают мясо — на Велик день рахманский, который приходится тогда, когда скорлупа освященного красного яйца доплывает к ним от нас через широкое море. В южной Руси народ этот называют навы, а празднуемый ими Велик день — навьский или русальный. На Святой неделе малорусы бросают в воду скорлупу от крашеных яиц, чтобы она донесла покойникам радостную весть о наступившем празднике Воскресения Христова3. В Польше обращаются к солнцу с такою песнею: Swieć, swieć, słoneczko! Dam ci jajeczko, Jak kureczka zuiesie Na dębowem lesie. Wezmie jajo do raju, Wszystie dusze radują. Слово рахманый (рахманный) доселе употребительно в народных говорах — в следующих значениях: а) веселый, щедрый, хлебосольный, угостительный, b) тихий, кроткий, воздержный, с) вялый, слабоумный, скучный — точно так же как слово блаженный (кроме общеизвестного своего смысла) употребляется еще в значении: полоумный, расслабленный, дряхлый, блажной; блажь — дурь, юродство5. Таким образом, с этими эпитетами сочетались различные понятия, с одной сторо- ны указывающие на призванных к вечному довольству и покою, а с другой — на людей, отмеченных рукою Смерти: болезненных, расслабленных, тоскливых, безумных, словом — подобных тем, которыми овладевают эльфы (см. выше стр. 42). В Костромской губ. о человеке, убитом горем, исхудавшем, дурно одетом и нечесаном отзываются: «он ходит, как рахманый!» Собственно рахмане суть «брахманы» (брамины), о счастливой, безмятежной жизни которых на Макарийских островах, под самым востоком солнца, известно суеверное сказание, занесенное в рукописные сборники средневековой литературы6; но сказание это, перейдя через посредство означенных памятников к славянам, связалось с их национальными верованиями в навов, и вместе с тем слово «рахманый» получило в устах наших поселян те самые значения, на какие наводили их старинные представления о душах усопших. Когда человек умирает, душе его предстоит далекое и многотрудное странствование; чтобы достигнуть светлого неба (Gimli) и водвориться там в блаженных селениях, она должна перенестись через широкие, необозримые пространства воздушной области, которая отделяет мир людей от царства богов и предков (pitris). По скандинавским преданиям, Один и подвластные ему валькирии являлись на своих быстрых конях на поле битвы, забирали души падших героев, увозили их в 1 Черты литов. нар., 75. 2 Существует поговорка: «постимо, як рахмане». 3 Маяк, VIII, 24; XI, 19; Рус. Ист. Сб., III, ст. Ходаковск., 146—7; VII, 370. 4 Письмо проф. Буслаева — в Истор. России Соловьева, II, 21. 5 Обл. Сл., 10, 190; Доп. обл. сл., 230. 6 Очерк литер. истории старин. повестей и сказок, А. Пыпина, 49. валгаллу и зачисляли в сонм небесных ратников, подобно тому как, по мнению индусов, души сраженных воинов шли в небо Индры. Общеизвестные на севере выражения: zu Odhinn fahren, bei Odhinn zu gast sein, Odhinn heimsuchen означают: умереть; в христианскую эпоху выражения эти частию обратились в проклятия: far pû til Odhins! Odhinn eige pik! частию стали заменяться другими: zu Gott gehen, zu Gott heimkehren1. Вместо глагола «умереть» чехи употребляют выражение: nа daleku cestu se strojiti2, а на Руси говорят: отойти к Богу, к отцам или предкам, и даже просто: отойти, что указывает на тот дальний путь, в который пускается усопший; канон, читаемый над умирающим, называют отходною. Если больному придут на мысль лошади, если к дому его будет протоптана новая дорожка — то и другое принимается нашими простолюдинами за предвестие его скорой кончины3; если первою встречею на пути будет белый конь, чехи видят в этом предзнаменование смерти4: примета, намекающая на белого коня, на котором ездит Один. Согласно с представлением воздушной области всесветным морем или рекою, обтекающею со всех сторон землю, души усопших должны были переправляться на тот свет через обширные и глубокие воды5; такая переправа совершалась на корабле или ладье, как древнейшей метафоре ходячего по воздушному океану облака (I, 292—4). Для уплаты за этот перевоз греки, германцы и славяне давали покойнику несколько мелких монет. Как громоносный Индра обладал кораблем и плавал по воздушному океану вместе с марутами; так об Одине сохранилось предание, что он отвозил души усопших в валгаллу на золотом корабле6. По свидетельству Льва-диакона, руссы, погребая убитых воинов, задушали в волнах реки петухов и младенцев, как жертвы, обреченные сопутствовать умершим в их загробном странствовании. До сих пор стружки, оставшиеся от поделки гроба, принято на Руси пускать в проточную воду; туда же пускают и скорлупу красных яиц, чтобы известить навов о празднике Пасхи, а по другому поверью: скорлупа яйца, брошенная в поток, служит кораблем, на котором русалки уплывают в свое подводное (= заоблачное, небесное) царство. Сербы раздавливают яичные скорлупы, «да се не би вjештице (ведьмы-эльфы, души-мотыльки) у њ има могле возити преко вода»7. В Германии рассказывают, что эльфы, мары и ведьмы плавают в челноке или яичной скорлупе в блаженную страну душ (Engelland; Elbenreich). Народная загадка, означающая яйцо, выражается о нем так: «es kommt ein schiff aus Engelland, hat kein bügel und kein band, und doch zweierlei bier» (= белок и желток). Гладкое, искусно созданное яйцо, без швов и связей, так что в нем не видно ни начала, ни конца, рассматривалось, как хитрая работа кузнецов-эльфов8. На Страшном суде души — прежде, чем вселятся в райские обители, должны будут перейти через огненную реку (= объятые грозовым пламенем тучи) и очиститься от своих прошлых грехов в ее бурных, клокочущих волнах (см. стр. 15). Млечный Путь и мост-радуга в поэтических сказаниях индоевропейских народов представлялись священными дорогами, по которым боги сходили с высокого неба на землю; теми же дорогами следовали и души усопших, устремляясь в пре- 1 D. Myth., 132. 2 Гануша: Дед и Баба, 63. 3 Сл. нар. раз., 137, 151. 4 Громанн, 53. 5 Подобное верование встречаем и у племен северо-американских. — Der Ursprung der Myth., 275. 6 Germ. Mythen, 147—8, 356. 7 Срп. pjeчник, 67, 367; в заговоре против моры высказывается желание, чтоб она «ушла у jвjскy л(ь)уску, утопила се у морску пучину». 8 Germ. Mythen, 346, 415—8; Beiträge zur D. Myth., II, 273. неба на землю; теми же дорогами следовали и души усопших, устремляясь в пресветлый рай. В ведаических песнях нередко упоминается о дороге, шествуя которою — боги нисходят к воспринятию приносимых им жертв; в Ригведе возглашатель гимна обращается к божественным марутам с мольбою не допустить его странствовать по пути Ямы, т. е. не обрекать его смерти, а если уже такая судьба неизбежна, то защитить от владычицы ада — Nirrti. «Иди, возглашалось усопшему, по тому пути, каким прежде шествовали наши предки; ты должен узреть высоких вла- стителей Яму и Варуну». Путь Ямы разделялся надвое: одна дорога вела вниз — в адские вертепы (= в мрачные пещеры туч), а другая вверх — в светлое небо. Две четырехглазые собаки оберегают дорогу, ведущую к жилищу Ямы, где души праведных успокаиваются от своего блуждания; сходно с этим греческий аид охранялся трехглавым Цербером. По указанию других гимнов, собака, как воплощение вихря или грозового облака, сопровождает души в царство блаженных предков; отсюда объясняется и следующий суеверный обряд, к которому доныне прибегают на Руси: когда умирающий страдает от долгой агонии, крестьяне наши — с целию ускорить исход души из тела, разбирают над его головою потолок и крышу и сквозь сделанное отверстие протаскивают из хаты на двор черную собаку. Сверх _____того, индусы верили, что душа, шествующая в царство отцов, перевозится через бурный поток (Vâitaranî) и мост смерти облачною коровою. Такое верование определило самую обстановку похоронного обряда: корова влекла труп усопшего к костру; позади печальной колесницы до места погребения вели черную корову, которая потом была убиваема; мясо ее возлагалось на костре вместе с покойником, покрывалось снятою кожею, и все это предавалось огню. Думали, что убитая и сожженная корова явится на том свете, что усопший схватится за ее хвост и что животное это перенесет его через глубокий поток. То же значение придавалось первоначально и сожжению с трупом мертвеца коней, собак и кошек — обычай, соблюдаемый некогда и славянами (см. гл. XXIX). Путь Ямы, эта «божья дорога и тропа блаженных», есть Путь Млечный, который у разных народов получил название «дороги» — по тому впечатлению, какое производит на глаз зрителя его длинная, тянущаяся по всему небесному своду полоса. У германцев известны для Млечного Пути следующие названия: a) Iringes wëс или straza (Iringsweg, Iringstrasze, Euringsstrasze, Ermingstraet). Irinc, Irmin (древнейшая форма должна__ быть: Irimo или Arimo) признавался божественным героем, родоначальником немецкого племени. В Ведах Млечный Путь называется дорогою Ариамы (Aryamnaћ mahah patha), кроткого властителя в стране усопших предков, с именем которого в несомненном родстве стоит национальное прозвание ариев. Как в санскрите агуа, в зенде airya означает: лучший, почетный, господин, так в ирл. ег — герой, великий, благородный, в армян. aui — храбрый1. b) Helweg — путь, ведущий в загробное царство Геллы, и с) нижненем. kaupat, kuhpfad = cнкp. gôpatha — коровий путь, т. е. дорога, по которой умершие следуют за небесной коровою. Этим последним названием поясняется и словенское màvra, màvriza (пестрая, с черными пятнами корова) — слово, употребляемое для обозначения Млечного Пути и радуги; у чехов есть поговорка: «сегпа krava mu na nohu šlápla»2. Як. Гримм приводит указания, свидетельствующие, что в 1 «Die Kelten (замечает Маннгардт) haben in alter zeit denselben stammgott unter dem namen Erimon, Eirimon verehrt, nach ihm führte das grime Erin (Irland) und das volk der Iren den namen». Большой Медведицы, в котором издревле усматривали колесницу, называлось Irmineswagen и Woonswaghen (Woenswaghen = wagen des W6dan), а в Голландии оно слывет Helwaghen (wagen des totenreichs): ясное доказательство, что на это созвездие было перенесено старинное предание о небесной колеснице, на которой души усопших перевозились в царство Одина1. Литовцы называют Млечный Путь paukszcziû kieles, т. е. птичья дорога (то же означает и финское linnunrata); потому что души, возносящиеся по этой дороге, на небо, представлялись легкокрылыми птицами2. Еще до сих пор литовцы, когда умрет кто-нибудь в семействе, уверяют, что они видели покойника — как он пронесся на борзом коне по птичьей дороге (Млечному Пути), с тремя звездами в руке, и вступил в селение вечного блаженства3. В наших областных говорах Млечному Пути даются названия: а) в Нижегородской губ. мышины тропки (мышиная тропа), что указывает на древнейшее представление душ мышами (см. ниже стр. 151). b) в Тульской губ. становище — место для отдыха дорожных людей, странников; с) в Пермской губ. путь в Иерусалим, и во многих других местностях поселяне убеждены, что белеющая полоса Млечного Пути указывает дорогу в этот святой город, т. е. собственно это — путь, ведущий в божий град, в небесный Иерусалим или рай. В Германии есть предание, что Вуотан ездит ночью в Иерусалим и забирает с собой в колесницу своих храбрых ратников. d) В Тамбовской и Тульской губ. Млечный Путь известен под именем Батыевой дороги; рассказывают, что дорога эта идет от железных гор, в которых заключены татары, т. е. она примыкает к тем адским вертепам облачных гор, где мучатся «дивии народы» = великаны разрушительных бурь и гроз. Мифические сказания об этих последних в средние века были перенесены на суровых, диких кочевников, беспощадно опустошавших русскую землю и названных потому «бичом божиим». В Ярославской же губ. между раскольниками сохраняется предание о священном городе, скрытом под глубокими водами и населенном благочестивыми старцами; в этот город, напоминающий заоблачное царство «отцов», ведет Батыева дорога4. В скандинавской мифологии радуга — чудесный мост, перекинутый через воздушное море; Геймдалль, сын Одина, стоит на нем бессменным стражем и оберегает путь в светлое небо. Подобное представление у нас соединяется с головой Млечного Пути, которую в Тульской губ. называют косари; уверяют, что там стоят на страже четыре косаря и рубят всякого, кто вздумает пройти этою заповедною дорогою; коса — эмблема и орудие богини Смерти. Индусы и персы думали, что души усопших должны переходить через мост испытания, что праведные легко со- вершают этот переход, а грешные низвергаются с моста в огненную реку. По народному поверью германцев, души праведных ведутся на небо через воздушный мост-радугу ангелами-хранителями. Hermôdhr, посланный к усопшему Бальдуру, должен был перейти по блестящему золотом мосту, перекинутому через шумный поток; замечательны слова, обращенные к нему оберегательницею этого пути: «под тобою звучит мост сильнее, чем звучал он под пятью толпами усопших, которые вчера переехали на ту сторону». Тяжелая поступь живых противополагается в этих словах едва слышной поступи мертвых; как существа воздушные, как неуловимые тени, усопшие так же легки на ногу, как и родственные им эльфы. В некоторых сагах рассказывается о переходе цвергов через узкий мост; каждый из них, вступая на мост, бросает в нарочно поставленный сосуд пошлину, что соответствует плате, вносимой душами за перевоз их через всесветное море или реку. Никто из живых ' не может безнаказанно присутствовать при этом переходе цвергов; когда они движутся по мосту, то производят такой же шум, как бы переходило по нём стадо овец1. Снаряжая покойника в далекий замогильный путь, немцы клали ему в гроб страннический посох и новую обувь (todtenschuh)2; наши крестьяне надевают ему новые лапти, чтоб они долее носились на том свете (Нижегород. губ. ). Вступая в среду стихийных духов, тени усопших разделяют и их судьбу. В зимний период года окованные стужею и морозами — они повергаются в то же оцепенение, в тот же долгий сон, как и все творческие силы природы, и пребывают печальными узницами, заключенными в мрачных подземельях туманов и снежных туч = в этом холодном царстве Зимы, которая издревле отождествлялась с богинею смерти и ада. Весною же, вместе с возрождением солнца и бога- громовника, души пробуждаются (воскресают) для новой жизни, заявляют свою деятельность в шумных грозах и дождевых ливнях и открывают ясное небо или, выражаясь мифическим языком: обретают источники живой воды и пресветлый рай. По немецким сказаниям, злые демоны захватывают Гольду и подвластные ей души и держат их в плену в продолжение семи зимних месяцев; окутывая небо снежными облаками, они запирают Engelland, т. е. скрывают эту блаженную страну от людских взоров, и ломают ключ, которым она заперта. Только на короткое время Рождественских Святок, когда народившееся солнце пророчит о грядущей весне, отворяется небо и души-эльфы спешат посетить жилища своих родичей; в эти святые дни домохозяева накрывают для них столы и готовят жертвенные яства. Полное освобождение Гольды и эльфов совершается весною, и тогда же наступает обычная пора сношений между усопшими и живыми3. В русском народе ходит сказание, что где-то далёко есть царство, в котором люди умирают на зиму и воскресают на вешний Юрьев день (23-го апреля), т. е. на праздник бога-громовника, пробудившегося от зимнего сна4. Во время зимы, по народному поверью, покойники испытывают холод, мрак и тоску; накануне Рождества Христова и Крещения поселяне жгут посреди дворов навоз, чтобы родители (усопшие) могли согреться на том свете5. Встречая весну, славяне прогоняли из своих сел Марану, богиню зимы и смерти; ибо с возвратом теплого солнца свет побеждает нечистую силу мрака и холода, жизнь торжествует над смертию. С наступлением марта у всех славян начинаются обрядовые посещения кладбищ; в первый день этого месяца, перед самым восходом солнца, лужичане, чехи и поляки ходят на кладбища с зажженными факелами, служат там панихиды и оставляют на могилах разные яства; они думают, что вместе с обновляющейся природою мертвецы чуют дух жизни и обретают утраченные силы. Лужичане возглашают при этом следующие знаменательные слова: «смерть мы погасили, новую жизнь зажгли!»6 На Руси, по свидетельству Стоглава, рано в четверг (день, посвященный громовнику, рукою которого возжигается пламя жизни) на седьмой неделе Великого поста жгли солому и кликали мертвых. Отсюда объясня- ется обычай полагать умирающего на солому1 и давать ему в руки зажженную свечу, как знамение будущего воскресения. В апреле месяце покойники, по мнению поселян, скорбят о прежней жизни и жаждут свидания с своими родственниками; чтобы утешить их, старухи выходят ранним утром на могилы и окликают родителей, причитывая: «уж ты, солнце, солнце ясное! ты взойди-взойди со полуночи, освети светом радостным все могилушки, чтобы нашим покойничкам не во тьме сидеть, ни с бедой горевать, ни с тоской вековать. Уж ты, месяц, месяц ясный! ты взойди-взойди со вечера, освети светом радостным все могилушки, чтобы нашим покойничкам не крушить во тьме своего сердца ретивого, не скорбеть во тьме по свету белому, не проливать во тьме горючих слез по милым детушкам. Уж ты, ветер, ветер буйный! ты возвей-возвей со полуночи, принеси весть радостну нашим покойничкам, что по них ли все родные в тоске сокрушилися»2. При начале весны, когда языческий культ чествовал обновленную природу и пробудившихся от зимнего сна «предков», христианская церковь установила праздники Лазарева воскресения (в субботу на шестой неделе Великого поста) и Пасхи или Светло-Христова Воскресения, с которым нераздельна мысль о несомненной победе жизни над смертию. К этому времени главнейшим образом относится и поминовение мертвых. На первый день Пасхи отпирается небо, и в продолжение всей Светлой недели души усопших постоянно обращаются между живыми, посещают своих родственников и знакомых, пьют, едят и радуются вместе с ними3; а скончавшиеся в эту седьмицу вступают, по народному поверью, в отверстые врата рая. Точно так же, по мнению чехов, кто умрет в Страстную пятницу, Страстную субботу или в Зеленый четверг, тому прощаются все содеянные им грехи4. На Светлый праздник, Красную Горку и Радуницу (на Фоминой неделе) красят яйца и ходят с ними на кладбище христосоваться с покойными родителями и родственниками. Обращаясь к усопшим, произносят обычные слова: «Христос воскресе!» Затем катают с могильных пригорков красные яйца и тут же зарывают их в землю. Яйцо у всех языческих народов служило символическим знаком возрождения к новой жизни. Как на востоке (у персов) весеннее пробуждение природы чествовалось красными яйцами, так и у нас принято на Красную Горку закликать весну с красным яйцом в руках, и вообще красные и желтые яйца считаются необходимою принадлежностью праздничных обрядов, совершаемых в дни Пасхи, Радуницы, Семика и Троицы. Всякому, кто умирает на Святой неделе, дают в руки красное яйцо, с которым и опускают его в могилу, дабы на том свете он мог похристосоваться с своими родичами5. В Малороссии, как было уже замечено, бросают в воду скорлупу крашеных яиц, чтоб она донесла усопшим весть о празднике Воскресения Христова, известном в южной Руси под именем Велика дня. Весть эта доходит к ним в четверг русальной недели, в которой и празднуется на том свете навьский (мертвецкий) Велик день или Велик день русалок, а на земле совершаются семицкие обряды в честь умерших предков. По другим преданиям, навьский Велик день празднуется в четверг пасхальной недели, или вслед за масленицею — в первый понедельник Великого поста, или (как 1 Как скоро у больного начинается предсмертная агония, его перекладывают с перины на солому, если не сделать этого, душа будет мучиться и отдаст на том свете ответ за каждое перышко в постели. — Сын Отеч. 1839, VIII, 84; Иллюстр. 1846, 172. Если соломинка пристанет к хвосту курицы — в доме будет покойник (думают в Галиции) на Преполовение, т. е. в среду четвертой недели по Пасхе1: очевидно, это — праздник воскресения мертвых, время которого древле совпадало с началом весны.
Страница 6. Перейти на страницу 7.